Клара Новикова: «Я состоялась, потому что умела противостоять»

Красивая, стильно одетая, рыжеволосая, с грацией молодой девушки и немного грустными глазами, вне сцены Клара Новикова никак не укладывается в привычный образ «тети Сони».
- Клара Борисовна, когда Вы последний чувствовали себя счастливой?
- Да вот сегодня утром. Позвонила дочери – она пишет статью, ее муж на работе, дети кто в школе, кто в детском саду, мой муж тоже ушел, что-то там пишет для телевидения. А я подошла к окну – зима, снежок. Так хорошо… Ведь с годами для счастья нужно все меньше и меньше. Раньше хотелось красиво одеться, понравиться какому-то молодому человеку, что-то такое замутить…
- А сейчас – неужели не хочется нравиться? 
- Хочется, и я все делаю, чтобы это происходило, но это уже на каком-то другом уровне. Я могу сказать, что счастлива, когда дома все здоровы, когда я востребована, у меня есть работа, у друзей все в порядке, когда я могу помочь кому-то, и у меня есть деньги – потому что глупо говорить, что деньги для счастья не нужны. Нужны. Я могу позволить себе купить то, что мне нравится, сходить в театр, на какую-то тусовку, пойти в ресторан. 
Не люблю, когда меня загоняют в какие-то рамки, когда говорят – «ты должна». Мне хочется, чтобы все в моей жизни было органично. 
- Чувствуете ли Вы эмоциональный контакт со зрителями?
- Конечно. И я счастлива, что имею возможность со сцены сказать: «Знаете, со мной сегодня такая история произошла…» - и рассказать, что случилось. И тогда они поймут, почему я вот такая сегодня. И монолог может звучать немного по-другому – смешно, но более лирично или трогательно. Эстрада – очень живая штука, и я ее очень за это люблю. 
Однажды на гастролях в Израиле на своем концерте я показывала фильм о своих родителях. Это был период, когда люди очень ностальгировали – тогда ведь уезжали навсегда, без надежды вернуться. И мне казалось, что уехавшие не должны забывать. Вот обычная пятиэтажка, подъезд, такой же, как и тот, из которого они когда-то уехали… Вот руки моей мамы, ее глаза… Я ухожу, а папа с мамой стоят у окна… Я уезжаю, а они остаются - так же, как у этих людей кто-то остался здесь. Зал был так благодарен за то, что я ненадолго вернула их в ту жизнь, люди плакали.
- Ваши родители не хотели, чтобы Вы шли на сцену?
- Они хотели, чтобы дети – я и мой брат - стали медиками. Брат окончил медицинский, он врач. А я не хотела идти по тому пути, который мне нарисовали. 
Мама была человек талантливый, любила петь, но она была настолько погружена в семью, что это не позволило ей раскрыться. Когда я привезла ее в Москву из Киева после инфаркта, она лежала в больнице, и казалась совершенно другим человеком. Как будто освободилась от всего, пела песни женщинам, с которыми лежала в палате, ее все полюбили в этой больнице. Я приносила ей много вкусностей, а она мне: «Как я могу это есть? Рядом же лежит директор школы, и ей не на что это купить». И я стала приносить и директору школы, и маме, потому что ей было неловко есть одной. А когда вернулась домой, она снова стала такой же зажатой – опять хозяйство, опять папа. А папа был очень строгим человеком, с тяжелым характером – фронтовик, прошедший всю войну, от начала до конца. Но при этом он был очень интересным человеком, умел одеваться, высокий, красивый, танцевал потрясающе. Когда я приезжала на гастроли в Израиль, Германию, Америку, не раз ко мне подходили женщины: «Вы ведь дочка Бориса Зиновьевича? Передайте ему привет. Скажите, от Бэллы. Он знает». У папы нередко случались какие-то романы, истории. Мама умела прощать. 
- Вы выросли в Киеве. А что стало поводом для переезда в Москву?
- После школы я пробовала поступить в театральный - не взяли, пошла в эстрадно-цирковую студию. До этого я занималась в кружке художественного чтения, и мой педагог Фаина Соломоновна Ковалевская сказала, чтобы я обязательно сдавала экзамены. Поступила. После окончания работала в Кировоградской филармонии, сама сочиняла какие-то монологи, выступала. Потом, через какое-то время вернулась в Киев, у меня был замечательный сценический партнер, Павел Александрович Захаров, мы с ним сделали довольно интересный номер. Но мы были известны только на Украине. И тут я узнаю, что будет Всесоюзный конкурс артистов эстрады. Региональный отбор я прошла, и с монологом, который написал для меня Вениамин Сквирский, появилась в Москве на конкурсе - про девочку - кассиршу в магазине, мечтающую о другой, прекрасной жизни, где все в белых одеждах, как в Рио-де-Жанейро, и сказочная любовь. Я и сама была такой девушкой — с мечтами о другой жизни. Когда я закончила его читать – зал аплодировал стоя. Я победила. После этой победы я решила уехать из Киева. 
- Ваш муж – известный журналист Юрий Зерчанинов. Вы советуетесь с ним, когда готовите новые монологи?
- Муж много лет проработал в журналистике, был заместителем главного редактора журнала «Юность». И на мои концерты он ходит редактировать. А я пытаюсь вырваться из-под этой редактуры.
- Получается?
- Получается. Я может, потому и состоялась, что хотела противостоять тому, что мне навязывали. Если муж говорит: «Да ерунда какая-то. У тебя не получится! В этом монологе нет ничего, за что можно ухватиться», - я себе говорю, что все равно сделаю, докажу, что есть – ведь монолог мне понравился. И когда муж смотрит потом на сцене, он спрашивает меня: «Слушай, это то, что ты мне читала?»
- Когда Вы познакомились, Юрий знал, что вы актриса?
- Да он вообще не понимал, кто я такая. Думал, что я училка в школе, преподаю русский язык и литературу. Он работал в журнале, там была рубрика «Дебюты», и ему принесли историю о молодой актрисе, которая только что появилась на московской сцене. И он спрашивает у того, кто принес: «А сколько ей лет?» Тот ответил, что не удобно как-то спрашивать. - «Ну, я сам узнаю». Вот он и позвонил, пришел ко мне на концерт. Потом проводил меня. А у меня в Москве тогда никого не было, я никого не знала. Жила одна, сначала в гостинице «Москва», на улицу боялась выйти. Москва такая многолюдная, а тут еще октябрьские праздники, толпы народа, фейерверки, салюты. А я сижу в номере, а из окна только небо было видно, потому что это была какая-то комнатка на чердаке, который мне любезно дали, поскольку денег за оплату нормального номера в гостинице у меня не было. А потом у меня оказалось два билета на фильм «Восемь с половиной» Феллини. Его тогда только привезли в Москву, показывали в Горбушке. А я даже не знала – где эта Горбушка. Я позвонила Юрию Леонидовичу, спросила, не хочет ли он пойти. И он пошел. 
- Как, по-вашему, легче вызвать смех или слезы у зрителя?
- Сделать так, чтобы людям было смешно – очень сложно. Есть такие многим известные ниточки, подергав за которые, можно заставить человека плакать. А вот чтобы зал и смеялся, и плакал, чтобы эмоции взахлест – это неимоверно сложно, особенно сейчас, при том количестве информации, которую мы получаем. Вы включаете Интернет – и шутки сыпятся просто тоннами. Очень сложно настроиться на одну волну с залом, чтобы вам было одинаково смешно и одинаково интересно. Какую мысль надо высказать вслух, чтобы она засела в вас и чтобы вы над ней задумались, запомнили – «а как классно сказал»!? Публика бывает разная, в очень разном настрое. Вот только что закончилось партийное собрание, и на концерте люди мыслями еще там, обдумывают что-то свое. А их надо оттуда «вытащить», настроить на свою волну, повести за собой. Или наоборот, самой сначала окунуться в то, чем заняты их мысли. Я никогда не знаю точно, с чего я начну свое выступление. Если перед концертом выступает кто-то из чиновников – я обязательно пойду слушать, что они говорят. И постараюсь как-то обыграть то, что услышу. Помню, был концерт в каком-то провинциальном городе, а перед этим я узнала, что там помидоры стоят очень дешево – три рубля. Вот я выхожу на сцену – а в первом ряду сидел Юрий Михайлович Лужков – и говорю: «Боже мой, Юрий Михайлович, здесь помидоры стоят три рубля!». Он мне из зала: «А что делать?!». Зал хохочет. Юрий Михайлович человек очень живой, с отличным чувством юмора, легко откликается на шутку.
- Что Вы пожелали бы сами себе? Что доставляет Вам радость в жизни?
- Хочется играть. Быть здоровой, носить красивую одежду, позволить себе наслаждаться жизнью. Огромное удовольствие для меня – общение с внуками – Аней и Левой. Внуки не называют меня бабушкой, я для них – Клара. К сожалению, я не могу проводить с ними много времени. Если оно появляется – я пойду с ними куда-нибудь, кататься на горках, на самокатах. Но времени так мало! Сейчас к концертам добавился еще спектакль, в котором я играю – «Поздняя любовь» по рассказу Исаака Башевиса-Зингера. Это особый проект израильского театра «Гешер», который поставил Евгений Арье – человек, создавший Израилю театр. В этом спектакле со мной играют Леонид Каневский и Эммануил Виторган. Мне очень нравится этот спектакль, нравится, как он сделан. Скоро у нас будет премьера в Москве, в театре Станиславского.
Мне нравится красивая одежда, нравятся красивые украшения. Я люблю открывать для себя новых художников, модельеров, дизайнеров. Счастлива, когда нахожу кого-то из наших – удивляюсь и радуюсь, стараюсь помочь им, чем могу. Какое-то время назад журналисты придумали, что я собираю шляпы, мне стали их дарить, шляпницы стали делать шляпы специально для меня. У меня собралось огромное количество красивейших шляп. Я не знала, что мне делать с ними. Шляпу так просто не наденешь, для нее нужно особое состояние души. Это венец одежды. Вот посмотрите, на улице идут женщины – в вязаной шапочке, в пуховой шапочке, в берете… Но как только прошла женщина в шляпе – все обернутся. Носить шляпы надо уметь. 
- Выглядите Вы – дай Бог каждому. Диета, фитнес?
- Нет, на спорт у меня просто не хватает времени. Особой диеты не соблюдаю, но не позволяю себе есть все, что глаза видят и хотят. Хочется и сладкого, и тортик съесть, и конфетку – но нет, не разрешаю себе. 
Чтобы хорошо выглядеть, надо просто уметь вкусно жить, получать радость и удовольствие от общения, от разных мелочей, перестать себя грузить негативом.

Ирина Овечкина