Смотри, мама, каким я стал!

 Саня был найден примерно в месячном возрасте, в первых числах октября. В суете в детской поликлинике №138 никто не заметил ухода его мамы. И только в конце рабочего дня, когда все стали расходиться, оказалось, что один младенец, лежащий на пеленальном столике, лишний. Мама не появилась. Малыша отвезли в больницу, а одна из врачей, невропатолог Корягина Вероника Константиновна, позвонила мне на следующий день. Она почему-то была уверена, что наша семья усыновит этого ребенка. Я не помню, чтобы я когда-либо обсуждала с ней эту тему, но, видимо, что-то считывается без слов.
В момент звонка я лежала на кушетке в кабинете УЗИ. И доктор осторожно сообщала мне, что у меня будет четвертый мальчик. Она, как и все окружающие, подумала, что мы с мужем «стараемся до девочки». Я же огорчилась: «Только один? А я хотела двойню мальчиков». Вот тут и зазвонил мобильный телефон... Дальше все было как в ускоренном кино – время сжалось. «Все-таки у меня будут два мальчика…» Автостопом – до дома по пригородному шоссе в домашней беременной одежде (шестой месяц), золотая осень, разговор с семьей, с мужем, звонок в опеку «Южное Бутово», поездка туда «с мужем и паспортами»… 
Я была полна стереотипных представлений об усыновлении как способе преодолеть бездетность – я не представляла, как объяснить инспектору, почему приехали мы, уже имеющие троих сыновей и ожидающие четвертого?! Если бы там, в поликлинике №138, была брошена девочка и мы пожелали ее удочерить, инспектор бы нас как-то мог понять: «Сами не смогли родить, так хоть чужую пусть вырастят». Но – мальчик!
Инспектор, как назло, не обращал на нас с мужем никакого внимания, куда-то звонил, выяснял местонахождение малыша и везде доказывал, что в течение месяца именно он устраивает этого ребенка в семью. Я сидела ссутулившись, чтобы спрятать живот, обливалась потом в огромной теплой куртке, как бомж, а инспектор, не сказав с нами и двух слов для знакомства, кричал в телефон: «У меня здесь приличная пара, москвичи, обеспеченные люди…»
Поняв, что мальчик «уходит», я хотела сдаться и шепнула мужу: «А может пойдем? Пусть кто-то другой усыновит его?! У нас он будет пятым, а где-то – любимым, единственным». И тут мой муж неожиданно для меня твердо сказал: « Сиди. Ты что, не понимаешь? ЭТО НАШ РЕБЕНОК!» Я впала в полный столбняк. Наверно, в такие минуты и узнаешь подлинное лицо спутника жизни.
Томительные полчаса подходили к концу. Ребенок нашелся, и инспектор обратился к нам, начал объяснять порядок действий, выдавать бумаги, бланки, запросы.
Я пролепетала: а что же, наши паспорта он так и не посмотрит?
–Вы не в браке? – спросил инспектор. 
– В браке… 
– А что же у вас не так? 
– У нас дети…
– Сколько? Один? Два? 
– Трое… – не вполне честно сказала я.
И вот тут произошло нечто немыслимое. Этот темпераментный мужчина аж подпрыгнул на своем стуле: «Да это же то, что ребенку нужно! Большая семья!»
Так произошло наше знакомство с Борисом Матвеевичем Верзубом.
А дальше снова ускоренный цикл: документы, «облет» врачей, ЖЭКа и милиции за справкой и несудимости. Все это под лозунгом: «Мой ребенок один в больнице!!!» Да еще живот вперед… Стр-р-р-ашная сила – беременная мать, стремящаяся к потерявшемуся ребенку!
Когда вечером следующего дня я привезла Верзубу документы, он не поверил, подумал, что за взятки. Я объяснила, как это было сделано. Он удивленно протянул: «Да-а-а, похоже, Вы действительно хотите этого ребенка». Так Борис Матвеевич познакомился со мной, Анастасией Добровольской.
А потом были долгие три недели, пока муниципалитет подготовил документы. Это было время, когда я теряла веру в то, что увижу своего мальчика. Время, когда я эмоционально разогревалась или развинчивалась, не знаю. Но сон и аппетит я потеряла. Зато приобрела поздний токсикоз – впервые в жизни.
И было еще испытание перед последним днем. Надо было выполнить формальный акт – посещение Дома ребенка и «просмотр мальчика». Я упиралась, зная, что после того, как подержу его на руках, уйти будет трудно. Верзуб настаивал. Обещал, что после этого я Сашу быстро заберу. Собравшись с силами, мы отправились в Дом ребенка.

Врач, увидев меня, сочла, что мой живот – имитация. Нам вынесли малыша. Маленький, невзрачненький, серые глазки, мелкая головка. А мне было все равно!
Подержала его на руках, персонал поумилялся, девочку четырех лет в нагрузку предложили. 
А я была вся в послезавтрашнем дне, когда Борис Матвеевич обещал дать бумагу, по которой я заберу Саньку. Александра Сергеевича Южного. Южный он по району, в котором его нашли, а Александр Сергеевич – в честь Пушкина.
И вот он пришел. День, когда я могла забрать своего Санечку. Я поехала одна, с детским креслом в машине, с комбинезончиком. Персонал хотел помочь мне, беременной, донести ребенка до машины, не понимая, что своя ноша не тянет. И вообще три килограмма ребенка – это не вес для многодетной матери. Но до машины все-таки проводили. Очень хотелось увидеть, как я его повезу одна, за рулем. Охали и ахали.
Очень живо помню, как Санька вошел в дом. Ну не вошел, конечно, а был внесен на руках.
Но ощущение было, что вошел. Очень буднично, через гараж, но было что-то торжественное в этом. Как рождение. Ведь другого рождения со мной у него и не могло быть.
Мысли, мысли…
Я уважаю его маму. Я принимаю ее трудности и ее решение. Выход, который она нашла. Ее поступок, который сразу дал статус ребенку и возможность попасть в новую семью. В мою семью. Я тогда еще считала, что это мы – подарок для Саньки. Через четыре года мы осознали, какой он подарок для нас!
Думая о его маме, сопоставляя все сведения, которые мне удалось собрать по горячим следам, опросив врачей 138-й поликлиники, я как будто проживала с ней ее и Санькину жизнь – беременность без отца ребенка, страх за будущее, безрадостные роды, выход из роддома с ребенком на руках в неопределенность… Но и чувства к ребенку ведь были же! Не бросила же она его сразу, в роддоме!.. Неумелый уход за малышом, его плач, начавшееся загноение в глазках, нарастающее отчаяние, бытовые трудности, отсутствие помощи… Целый месяц... И… поступок отчаяния. 
Спустя пару месяцев в поликлинику позвонила какая-то женщина и спросила, известна ли судьба подкинутого малыша? Медсестра регистратуры ответила, что мальчик попал в хорошую семью. Больше звонков не было. Теперь я ищу ее. Ищу, чтобы дать Саше его настоящую дату рождения, заполнить белое пятно в его биографии, дать возможность познакомиться с первой мамой, когда он этого захочет. Ищу, хотя меня никто не понимает – зачем мне это, ведь он уйдет к ней, ведь она войдет в нашу жизнь… Я не боюсь… Я его люблю. Я его мама. И у него есть еще мама. Такая судьба у него: две мамы – две разные любви.
Я не могу разобраться в оттенках наших отношений – это абсолютно наш ребенок. Мой муж Павел недавно признался, что Санька сделал его отцом. Впервые по-настоящему. Ответственность, любовь к детям, умение с ними играть и говорить – это все было с первыми детьми. Но Санька дал Павлу что-то новое, от чего мой сдержанный муж почувствовал себя отцом.
А что сделал Санька со мной и не передать. Хотя попробую… Я запела! Колыбельные… Я не пела вообще, а если и пыталась петь своим старшим, так отучили. Чего петь, когда «оно» не успокаивается от этого. А Санька замолкал и слушал. И я пела. В машине – а ездить по работе приходилось много, до родов было еще далеко, и Санька ездил со мной, слушая мое непрекращающееся пение. Пела дома, несмотря на поздний токсикоз и упадок сил… 
Сейчас это очень музыкальный ребенок. В два года он пел детские песни из мультиков. А сейчас, в пять лет, он поет и «пилит» на скрипке, требуя включить ему на ночь классическую музыку. Сынок извлекает звуки из всего! Наш папа тает, когда Саня ему что-то «играет». И я думаю, что не Санька такой, потому что я пела, а я пела потому, что он такой.
В первые дни его появления у нас я с отчаянием чувствовала отсутствие «пуповины» между мной и им. А через месяц она уже была. Я не заметила, как это произошло…
Попав к нам почти в два месяца, он не улыбался, не держал голову. Все это он начал делать через месяц, а потом быстро догнал ровесников. В шесть месяцев Санька, наконец, получил брата Митю и доступ к моему грудному молоку. За полтора дня я «посадила его на грудь». Ребенок расцвел окончательно. 
Через три месяца, когда Мите было три, а Сане девять месяцев, наша семья снова пополнилась малышами – Сережей и Никитой, четырехлетними близнецами. Так начала рождаться приемная семья Добровольских. Но это уже другая история.
Анастасия Добровольская.