О диалектике творчества и жизненных ценностях

Мозаика судеб, выложенная так тонко, выписанная с таким изяществом, где в каждом стеклышке – своя нотка, своя мелодия: то грустная, то смешная, то трагичная, то безумная. Дина Рубина – писатель, обладающий своей, неповторимой, ни на кого не похожей авторской интонацией. Среди ее героев - обычные люди, страдающие и любящие, несчастные и счастливые, по-своему обаятельные – просто обстоятельства у всех разные. За то и любим, наверное.
Книги Дины Рубиной российский читатель знает и любит давно. Ее первый рассказ появился в журнале «Юность» еще в начале семидесятых. Ташкентское детство, переезд в Москву, эмиграция… Но где бы ни жила, она остается русским писателем. Как подметил один из ее коллег – «Рубина вне границ». На какие языки не переводились бы ее романы, языком ее жизни, ее творчества остается русский. И большинство читателей живут у нас, в России.

                                              Визитная карточка
Дина Рубина родилась в Ташкенте в семье художника и учительницы истории. Окончила Ташкентскую консерваторию, преподавала в Институте культуры в Ташкенте. Печатается как прозаик с 1971 года. Повести и рассказы Дины Рубиной публиковались в журналах «Юность», «Огонек», «Новый мир» и др., включались в сборники и альманахи. В конце 1990 года вместе с семьей переехала в Израиль.
Лауреат ряда литературных премий:
Премия Министерства культуры Узбекской ССР (1982), Премия им. Арье Дульчина за книгу «Один интеллигент уселся на дороге», Премия Союза русскоязычных писателей Израиля за роман «Вот идет Мессия!», российская Национальная премия «Большая книга» за роман «На солнечной стороне улицы» (2007).
В марте 2008 года ей была вручена премия Благотворительного фонда Олега Табакова, присужденная за рассказ «Адам и Марьям», опубликованный в журнале «Дружба народов».
По произведениям Дины Рубиной сняты фильмы «На верхней Масловке», «Двойная фамилия», «Любка».


- Дина, Ильинична, Пастернак как-то сказал, что у каждого из нас есть свой внутренний возраст. В одном из романов звучит фраза, что и в 40 Вы (или похожая на Вас героиня) ощущаете себя четырнадцатилетней… Каков сегодня Ваш «внутренний возраст»?
- Возраст-то, внутренний, свой у каждого - это верно. Но писатель не может себе позволить пребывать в одном и том же внутреннем возрасте. Он обязан пребывать в возрасте своего героя, о котором он пишет. Да, в романе «Вот идет Мессия!», о котором вы упомянули, героиня чувствует себя на 14 лет. Она, кстати, совсем на меня не похожа. Это иной человек. А вот в данный момент я пишу новый роман, и пребываю мужчиной сорока пяти лет, авантюристом и гением подделок на рынке художественных произведений.
- Многие открыли для себя Ваше творчество после романа «На солнечной стороне улицы». Нарисованный Вами Ташкент получился таким домашним, притягательным и – полумифическим, как в ярком сне. Вы как-то сказали, что писали его 26 лет. Огромный срок… То есть – писали и откладывали? Считается, что воспоминания о детских годах даются легче всего… Это не так?
- Просто этот роман время от времени «просыпался» и опять «засыпал». У каждого произведения своя судьба. Свой характер и – как точно вы заметили по отношению к возрасту героев – свой возраст. Вот роман «Почерк Леонардо» оказался у меня очень юным, в целом работа над ним заняла 2 года. А роман о городе детства созревал практически около трех десятилетий. И это можно понять: город детства живет в тебе, в самой сердцевине души; описать его (а это у писателя всегда значит: расстаться) – равнозначно огромной потере
. Подлинному расставанию.
- Насколько, по Вашему, справедливо утверждение, что настоящий талант всегда пробьет себе дорогу? И какова все же здесь роль случая?
- Случаю я значения не придаю. Случай – дурак. А вот судьба – это вполне определенное и реальное понятие. Если настоящему таланту судьба – пробиться, он пробьется; если – как говорят в народе – не судьба, то такой талант можно только оплакать.
- Как бы Вы определили собственный стиль в творчестве?
- Не дело писателя – определять свой стиль. Это неприлично. Все равно, что я стану сейчас описывать свои физические и человеческие параметры. Стиль – это сочетание очень многих качеств писательской личности. Это не только литература, это целая жизнь.
- Творцу нужны свобода и уединение. Ваш муж – художник, Вы – писатель. Существуют ли какие-то творческие границы, за которые вы обоюдно не переступаете? Делитесь ли вы планами, когда все еще на уровне замысла?
- Понимаете, творческий процесс – это многоэтапный путь. И точно так же, как есть время собирать камни и
разбрасывать камни, есть время делиться планами и время уединенно воплощать их. В конце концов наступает момент, когда ты остаешься один на один с чистым листом или чистым холстом. И тогда никто тебе не помощник.
- Как Вы думаете, экономические катаклизмы не отбивают у людей охоту к чтению? Или, наоборот, стимулируют ее?
- Это зависит от типа личности. Есть люди, которые в экстремальных ситуациях уходят внутрь себя, начинают размышлять о мире, о будущем, о людях; анализировать события, искать выход из положения. Такие люди читают всегда. И есть наоборот – люди действия, конкретной удачи-неудачи, конкретных обстоятельств. Таким не очень-то есть дело до сочиненных жизней. Им самим интереснее проживать собственную жизнь со всеми ее катаклизмами и кризисами.
- Когда Вы в последний раз были в России? Можно ли сказать, что люди, отношения между людьми в нашей стране сильно изменились за постперестроечное время?
- Дело не в том, когда я в последний раз была в России; дело в том, что я там не живу постоянно, следовательно, не имею права быть экспертом. Мне кажется, что стиль отношений между людьми, между поколениями, да и в среде одного – нового – поколения изменился необычайно. Так кардинально, насколько это возможно, когда
меняется общественная формация. Но сейчас во всей западной цивилизации проходят глубинные тектонические процессы и страшные социопсихологические сдвиги.
- Следите ли Вы за новостями в политике, экономике?
- Вынуждена. Я живу в такой стране, что, если за новостями в политике не следить, можно очнуться и обнаружить вдруг себя совсем в другой местности.
- Легко ли Вы заводите новые знакомства? С какими людьми Вам комфортно общаться? И какими качествами должен обладать человек, чтобы можно было сказать: это «мой человек»?
- В принципе я вполне контактный человек, и разговор завожу легко. Но вот следующая ступень отношений - когда знакомство переходит в дружбу – за последние годы преодолевается крайне редко. Очевидно, существует какое-то возрастное насыщение людьми. Много работы, острая нужда в одиночестве, самодостаточность, свойственная вообще людям творческого труда… все это не способствует бурной общественной жизни. Что касается тех качеств, которыми должен обладать «мой» человек… – то, знаете, это ведь дело неоднозначное. Симпатия – или, как говорят мои дети, некая «химия» штука загадочная. Вы можете познакомиться с умным, порядочным и высокоморальным человеком, от которого хочется бежать на пятой минуте разговора. А есть небезупречных моральных качеств люди с огромным обаянием, которых хочется слушать бесконечно. Человеческие привязанности - всегда загадка.
- Вы писали, что привычка к чтению в Вас очень сильна. Можете назвать книги, которые Вас потрясли? Случается ли Вам плакать над какой-то книгой, фильмом?
- Я очень отзывчивый читатель и зритель. И в разное время разные произведения литературы, театра или кинематографа вызывали у меня слезы на глазах… Потом проходило время, менялись вкусы, взгляды… Я, пожалуй, не стану называть книги или фильмы, которые потрясли меня когда-то. Все проходит, знаете ли. Смотришь то, чем восхищалась лет десять назад, и торопеешь: что там могло понравиться…

- Какие изменения в русском языке происходят, на Ваш взгляд, в последние десятилетия? И как Вы относитесь к этим переменам?
- Любой язык – живое явление. В любом языке, не только в русском, происходят постоянные изменения. Особенно в последнее, стремительное, дикое по скорости время. Безумеет человечество и безумеет язык. Становится более сжатым, информативным, безликим, жалким… Думаю, то же самое мог сказать о советском русском языке какой-нибудь эмигрант в 20-е годы в Париже или Берлине. Бунин, например, которому ужасно не нравилось слово «парень».
- Кого Вы считаете своими учителями в русской литературе?
- Я, понимаете, литературе училась в консерватории. У меня нет филологического и литературного образования. Есть любовь и пристальное внимание к Чехову, Бунину, Набокову… ну еще к двум-трем именам. По сути дела, профессиональный писатель учится всю жизнь на своем собственном творчестве, преодолевая собственные трудности и покоряя одну собственную вершину за другой… или проваливаясь в собственные пропасти. Это – главная учеба. Ну, и бесконечное чтение, само собой… причем любое: иногда это «учеба от обратного».
- Что может увлечь, заинтересовать Вас в обыденной жизни?
- Самые разные вещи, в том числе вполне бытовые, очень земные и обиходные. Дизайн помещений. Красивые вещи. Достижения в сфере биотехнологий. Путешествия.
- Каким был самый поразивший отзыв о Вашем творчестве?
- Знаете, я пишу так давно и печатаюсь сорок лет… Получала такое количество самых разных отзывов, что и не упомню… Но вот недавно на улице ко мне радостно кинулась какая-то женщина, совершенно мне незнакомая;
я привыкла уже к кошмарному мельканию вокруг меня бесчисленного множества лиц, доброжелательно, само собой, здороваюсь и делаю вид, что рада, и так далее… И она говорит мне: « Вы не помните, – я однажды подошла к вам на улице возле вашего дома, когда вы гуляли со своим песиком. И пожаловалась, что у меня сын все время пишет, вместо того чтобы учиться. А вы мне стали рассказывать про писательский труд. И я с тех пор гораздо лучше стала понимать сына. У нас очень наладились отношения…» Она помолчала и радостно добавила: «Видите, выходит, не зря вы на свет родились, не зря пишете: чтобы я лучше поняла сына!». Замечательный отзыв. Правда? Теперь я по крайней мере знаю, зачем родилась на свет.
- Как-то Довлатову сказали, что после прочтения «Наших» возникает ощущение, что хорошо знаком с его семьей. Ваше окружение читателям тоже кажется почти родным. Как складываются дела у сына и дочери?
- Сын уже взрослый и отдельный человек, работает в крупной торговой сети. Дочь учит археологию и английскую литературу. Знаете, я весьма осторожно обсуждаю их жизнь в печати. Все же они каждый – отдельная личность со своими частными интересами. И оба не любят быть в центре внимания «мамочкиных дел».
- Читают ли дети Ваши книги?
- Читают – в меру сил и вежливости. Не забывайте, что оба они уже люди иной культуры и письменности. Дочери уже легче читать переводы моих книг на английский. Шибче процесс идет.
- Какие книги Вы читали своим детям, когда они были маленькими?
- Все, что полагается читать, а как же. Я была примерной мамой.
- Чему Вы учились у своих детей? И чему, на Ваш взгляд, самому главному Вам удалось научить их?
- В том, что касается любой учебы, я очень непоследовательна и неусидчива. Причем с детства. Дети были просто моим продолжением, но и огромной моей работой. И уж тем более никогда не приходило в голову чему-то буквально их учить. Семья – это семья: это процесс и ритмы жизни и любви, а не партшкола и не курсы
повышения квалификации.
- Как бы Вы представились незнакомому человеку, практически ничего не знающему о Вас?
- Я представляюсь, только называя свое имя. Этого достаточно для беглого разговора. Для более детального знакомства нужен более серьезный повод, чем беседа. И довольно часто я уклоняюсь от такого, уже обязывающего, продолжения знакомства. Хотя, если спрашивают о профессии, я отвечаю, что пишу книги. Это действительно моя профессия.
- Мы долгое время с гордостью называли себя «самой читающей страной». Может, это и натяжка, но к пишущему человеку по большей части испытывали пиетет. Как по-вашему, престиж писательской профессии сегодня так же высок? Знают ли Ваши соседи, что Вы – писатель?
- В России действительно читают – на первый уличный взгляд - гораздо большее количество людей, чем в других странах, это уж поверьте старому путешественнику. Что касается престижа, то с ним в последние лет двадцать похуже, это правда. А почему, собственно, писателя должны уважать больше, чем хорошего архитектора? Каждый делает свое дело, и если делает его классно, к нему остальные испытывают пиетет. Что касается моих личных соседей, то они в большинстве своем читают на иврите. И писателей своих, уверяю вас, знают в лицо – те часто выступают по телевизору. Некоторые знают, что я «русский писатель», - тоже неплохо.
-
Один из критиков, говоря о Вашем творчестве, сказал, что в «российский период» Ваша проза была скорее «мужской», а после отъезда в Израиль стала более «женской». Насколько справедливо это утверждение? И как вообще Вы относитесь к делению на «женскую» и «мужскую» литературу?
- У меня не осталось ни капли интереса к этому гендерному вопросу. Он не заслуживает даже упоминания. Качество творчества затрагивает самые разные стороны мастерства писателя: от умения строить конструкцию сюжета до владения деталями и виртуозного выстраивания диалогов. Но вот «половые признаки прозы» интересуют только бездарных критиков, тех, которые сами ни женской ни мужской прозы написать – и двух страниц – не в состоянии.
- Роман «Синдикат» наверняка был воспринят неоднозначно и там, и здесь. Как реагировали на него бывшие коллеги, какие-то официальные лица? Был ли он издан на иврите?
- Роман «Синдикат» сразу после своего появления вызвал целую бурю очень разных откликов – от восторженных до уничижительных. Бывшие мои коллеги-начальники долго точили ножи и плели веревки – вешать-четвертовать… Читатели слали благодарственные письма… Сейчас все утряслось, роман изучается в разных западных университетах, по нему пишут курсовые и дипломы - все путем. Переведен на несколько языков, но на иврит пока – нет.
- Как выглядит «идеальный день» для Дины Рубиной? И с чем связаны лучшие моменты Вашей сегодняшней жизни?
- Идеальный день писателя – это полный напряжения, плодоносный рабочий день: часов 10, 12, то есть хорошие две страницы текста – если повезет. Такой рабочий день шахтера на заре индустриальной эры. А лучшие моменты – ну, они возникают по разным поводам: путешествия, радость от детей, родителей… от чтения талантливой книги… все как у всех.
- Что и кто Вас восхищает сегодня? Что может удивить? Что удивительного случалось с Вами за последнее время?
- С восхищением в последние годы туговато, видимо, это удел восторженной молодости; а удивить может все что угодно – даже фантастическая глупость. Что касается того глубокого и радостного удивления, которое сродни находке темы, сюжета для рассказа-романа, то всегда удивляюсь хитросплетениям судьбы, очень ей доверяю. Тот самый узор обстоятельств, неожиданный пасьянс, который вдруг складывается во встречах, в фактах. То, о чем всегда пишет Владимир Набоков.
- Что для Вас свобода?
- Это многогранное понятие. Для того чтобы я почувствовала себя по настоящему свободной, должно сойтись много обстоятельств: наличие свободного времени, некоторого количества денег и доброго здравия всех, кто от меня зависит. Тогда можно махнуть ручкой и сказать: «Поехали!».
- Какой вопрос Вам чаще всего задают на встречах с читателями?
- Это просто: «Откуда вы берете свои сюжеты?». Как будто в некой пещере Али-Бабы стоят сундуки, битком набитые сюжетами. Скажи заветное словом «сим-сим, откройся!», входи, пока не рухнула на тебя стена пещеры, и набей потуже карманы…
- Как меняются с годами Ваши жизненные приоритеты, пристрастия? Что составляет для Вас сегодня безусловную ценность?
- Не буду оригинальничать: безусловная ценность сегодня это: здоровье близких, твое собственное приличное самочувствие, отсутствие заботы – где срочно раздобыть деньги, и… и бульканье в мозгах сюжета новой книги.

Ирина Овечкина

 

Оставьте свой комментарий:

Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
Чтоб оставить комментарий Вам необходимо авторизоваться или зарегистрироваться.