— До 17 лет я действительно жила в Краматорске, небольшом закрытом городе, где были металлургические предприятия и не было музыкального училища. Но в нашем доме всегда звучала музыка. Отец играл на баяне, мой дядя, его старший  брат, — на  семиструнной  гитаре. И все всегда пели. А мой дедушка, председатель  горисполкома  Краматорска, очень  известный  и  уважаемый  в  городе человек,  обладал  фантастически  красивым, от природы поставленным голосом. Причем с такой высокой формантой, что когда  он  пел,  иногда  лопались  лампочки — честное слово, я сама это видела. Те, кто мало его знал, случайно услышав пение  в  квартире,  всерьез  думали,  что Григорий Николаевич — так звали деда — пользуясь своим служебным положением, приглашает  к  себе  домой  столичных  певцов.  А  это  пел  он  сам.  Дома  у нас часто собиралась большая компания, раздвигались  двери, ставился  огромный стол.  Соседи  все  слышали  и  частенько тоже к нам присоединялись.

 

 

— Да, без песен, без музыки я себя не представляла. Поступать в музыкальную школу я отправилась одна, самостоятельно. Мама отреагировала на мое желание без  энтузиазма,  квартира  была  небольшая, покупка пианино в планы родителей не входила. Тем не менее, я поступила и с удовольствием занималась. Как все, ходила на занятия хора, пела.

И все же, несмотря на всю мою любовь к музыке, после восьмого класса я поступила  в  техникум  советской  торговли — по совету мамы, которая в этом техникуме преподавала.

Но пение не забросила. Мы все время где-то  выступали,  ездили  на  конкурсы  и фестивали.  Все  знали,  где  меня  искать. «А  где  у  нас  Криницкая?» — «В  музыкальном зале». Вот в этом самом зале я и провела все годы учебы. А окончив техникум,  поехала  поступать  в  Киевскую консерваторию  на  вокальное  отделение.

Киев произвел на меня невероятное впечатление. Я и сейчас, бывая там, ощущаю мощнейшую энергетику этого города, мне там по-другому дышится, как будто крылья вырастают. По дороге в Киев я немного простыла — я же не знала тогда, что голос нуждается в заботе, что его надо беречь. На первом туре захожу в зал, в комиссии сидит знаменитый певец, народный артист Украины Константин Огневой. Абитуриенты идут просто потоком, понятно, что все  уже  устали  выслушивать  по  многу раз  одно  и  то  же. Я  вхожу, здороваюсь. Мне говорят: «Представьтесь». Называю себя. «Что Вы окончили?» — «Техникум советской  торговли».  Пауза.  Огневой приподнял очки, взглянул на меня и так, со вздохом: «Ну, пойте…» Во второй тур я  прошла.  И  хотя  голос  у  меня  подсел еще  больше,  к  третьему  меня  тоже  допустили. Он проходил уже на сцене, но петь так, как я могла бы, уже не получалось. И хотя я набрала столько же баллов, сколько те абитуриенты, кто год учился при консерватории перед поступлением, меня не взяли.

 

 

— Да, решила, что в следующем году снова приеду поступать. Но этот год надо же было чем-то заниматься. А у нас в городе  как  раз  открылся  ресторан,  каких прежде не было — роскошный, с удивительными интерьерами. Каждый вечер гостям  представляли  шоу-программу.  Мне предложили пройти прослушивание — я согласилась. Но дело в том, что до этого репертуар у меня был своеобразный — я хорошо знала и любила оперетту, какие-то классические вещи. А популярную эстраду знала плохо. И не очень понимала даже, что  я  буду  делать  в  этом  ресторане.  Тем не менее в шоу-программу меня включили, и я стала петь «Карамболину», романс «Белой акации гроздья душистые», что-то еще.  Выступала  каждый  вечер.  Профессионально  вокал  мне,  конечно,  никто  не ставил,  я  пела  как  умела.  Но  благодаря тому,  что  пела  я  каждый  день,  голос  за этот год у меня очень развился. Как говорит  наша  Светлана  Павловна  Варгузова,  «все,  что  тренируется,  все  развивается». Я  с  этим  абсолютно  согласна.  Вроде  бы год  я  потеряла,  но,  с  другой  стороны,  я получила очень хорошую закалку. Так что через год я решилась ехать в Москву поступать в Гнесинку.

 

 

— Да я даже не знала о его существовании!  Это,  скорее,  счастливая  случайность.  Еще  в  Краматорске  я  познакомилась с одной женщиной, переводчиком из Москвы. Она слышала, как я пою, и попросила свою родственницу, выпускницу Гнесинки, устроить для меня прослушивание.  Вот  эта  родственница  и  привела меня к моему будущему педагогу — Татьяне Ивановне Лошмановой. Сейчас ее, к сожалению, уже нет с нами. Когда мы вошли в аудиторию, я увидела женщину с лучезарной улыбкой. «Куда ты хочешь поступать?» — «На вокальное  отделение». — «Ну,  хорошо, пой». Я спела. — «Послушай, девочка, а зачем тебе, с такой фигурой, с такими данными, вокальное отделение? Давай лучше к нам». — «А куда это, к вам?» — «Я заведующая  кафедрой  музкомедии,  музыкального театра. Это оперетта. Вокальная нагрузка  и  у  вокалистов,  и  у  музтеатра одинакова, но у нас к пению добавляется еще  танец  и  актерское  мастерство.  Пойдешь?» Конечно, я согласилась!

Вот  так  я  попала  в  класс  к  Татьяне Ивановне.  Я  вообще  очень  счастливый человек.  Звезды  складываются  так,  что я встречаюсь с замечательными людьми, которые открывают мне что-то новое, верят  в  меня — это  очень  помогает  мне  в жизни.

 

 

— Далеко не сразу. Когда мы заканчивали учебу, у нас был очень интересный и очень сплоченный курс. Он считался экспериментальным, поскольку  у  нас  была увеличена нагрузка по сценическому движению, мы очень много занимались танцем  под  началом  замечательного  балетмейстера Марии Николаевны Суворовой. И  наш  педагог  Александр  Александрович Коневский советовал нам оставаться вместе,  сохранить  творческую  команду. Нам предложили пойти всем вместе в театр «Царицыно», где можно было играть спектакли, которые мы ставили для фестивальных показов. Словом, намерения были самые благие. Но театр «Царицыно» был тогда в довольно жалком состоянии, даже дорога к нему была унылой — под  мостом,  по  задворкам.  Это  сейчас там фантастически красиво и многолюдно, а в 1993 году, когда мы туда пришли, разруха была ужасная. Прошел год, второй. Честно сказать, было очень тяжело, мы  просто  выживали.  Зарплаты  мизерные, съемные квартиры, нормального помещения у театра нет. А жизнь-то идет. Стало  понятно — надо  что-то  делать. Мне хотелось петь!

В  один  прекрасный  день  я  вышла  из метро «Охотный  ряд»,  и  первым  музыкальным  театром  на  моем  пути  был  Театр  оперетты.  Позвонила  с  проходной, представилась  и  сказала,  что  я  лауреат конкурса Bella voce, и  хочу  у  них  прослушаться. Мне назначили день и время. И  вот  я  пришла  в  театр  на  прослушивание. У меня просто поджилки тряслись — там ходили люди, которых до этого я видела  по  телевизору:  Лилия  Яковлевна Амарфий, Светлана Павловна Варгузова, Юрий Петрович Веденеев, Герард Вячеславович  Васильев…  И  вот  я  тут,  рядом, дышу одним воздухом с ними! Выхожу на сцену, на которой пел Шаляпин! Конечно,  было  страшно.  Я  помню, вхожу  перед  прослушиванием  в  гримерку  и  вижу  невыносимое  великолепие. А надо помнить — это же 1990-е годы, мы действительно жили очень тяжело, совсем небогато,  во  многом  ограничивали  себя. А тут — настоящие сокровища! На гримировальном  столике  лежит  целая  палитра красок — тени, румяна разных оттенков, кисточки. Что это, откуда, чье? А у меня с собой — крохотные тени, одна помада и два маленьких платьица. И тут входит хозяйка этого великолепия — роскошная до  невозможности.  Удивительное  синее платье  с  кринолином,  сногсшибательная сложная прическа. Я просто ахнула. Дама посмотрела на меня снисходительно: «Вы тоже  будете  прослушиваться?»  Ну,  куда деваться? Все равно иду на сцену и пою. И когда я выбегала из-за кулис переодеваться, дама стояла уже какая-то растерянная. Спрашивает: «Скажите, а это что за нота была  наверху? «До»?» — «Нет, «ми».  В общем, шикарное платье не сыграло никакой роли. В тот день я оказалась победительницей. Когда сидела вместе с другими  претендентами,  с  замиранием  сердцаждала вердикта народных и заслуженных. «Возьмут — не возьмут?? Ну что же они так долго заседают??» И когда услышала в свой адрес: «Поздравляем, мы берем вас в театр», — даже не сразу поверила своему счастью.

И  потом,  по  утрам  выходя  из  метро, каждый  раз  заново  радовалась — вот Кремль,  вот  Красная  площадь,  вот  Колонный  зал — самый  центр  Москвы! И вот театр, в котором я служу, мой театр! Это было огромное счастье! Я работала с людьми, которые были для меня абсолютными кумирами! Что могло быть прекраснее?

 

 

— Да о чем говорить! Виталий Валерьянович Мишле, Инара Александровна Гулиева, Татьяна Ивановна Шмыга — это были звезды первой величины. Роскошные спектакли, чудесные голоса, прекрасные костюмы, фраки, смокинги, платья. Оперетта — это  же  особая  эстетика!  Жизнь  довольно однообразна, и, приходя в театр, люди стремятся  попасть  в  сказку,  хотят  окунуться  в волшебство. Так было и, надеюсь, будет.

У Театра оперетты удивительная история, своя, особая энергетика. Я и сейчас, проработав  там  столько  лет,  не  забываю об этом. Для меня каждый выход на сцену до сих пор таинство. Каждый раз перед выходом к публике я кладу руки на сцену, прошу ее помочь мне стать частицей этого таинства, этого волшебства, которое каждый вечер происходит  в театре. И когда ощущаю  токи,  идущие  через  эту  сцену, обретаю уверенность в себе. Тогда все — я готова идти и петь.

Если ты ощущаешь эту незримую подпитку, ты передаешь энергию в зал, зрителям,  а  они  отражают  ее  многократно. И этот энергетический обмен для артиста — бесценен.

 

 

— Сейчас, к большому сожалению, все иначе.  И сегодня есть прекрасные актеры, но,  чтобы  стать  звездой  общероссийского  масштаба,  надо,  чтобы  тебя  постоянно  показывали  по  телевидению.  Однако телеканалы предпочитают показывать бесконечные шоу, сериалы, подчас весьма низкопробные, ссылаясь на высокие рейтинги этих  передач.  В  результате  искусству  как таковому,  настоящему  сегодня  кислород перекрыт, закрыт  доступ к широкому зрителю. Слава богу, в последнее время ситуация хоть чуть-чуть изменилась. Кое-что стали  показывать  по  телеканалу «Культура».

Хорошо, что сейчас стало модно — как ни дико это звучит — ходить в театр, в консерваторию.  Но театры и консерватории есть не  везде.  И  возникает  ощущение  полной диверсии,  нацеленной  на  оболванивание народа. Люди стали гораздо меньше читать сами и не прививают потребности в чтении детям. Но компьютер и телевизор не могут заменить  книгу.  Людей  отучают  мыслить, думать  самостоятельно.  Почему?  Наверное,  такими  людьми  проще  управлять. А если нация не думает, если она тупеет, как это назвать? Мне совершенно непонятен и подход чиновников от образования — как можно было убрать из учебников Алексея Толстого, Куприна, Лескова? Раньше люди  ночами стояли в очереди в книжные магазины, ходили в библиотеки... Я даже самостоятельно  научилась  технике  быстрого чтения, потому что часто ты получал книгу

всего на одну ночь. Однако не всегда этот метод  был  приемлем.  Так,  когда  я  стала студенткой Гнесинки, мне попалась в руки книга «Доктор Живаго». Я помню, как взяла ее в руки, по привычке начала читать по диагонали.  Перечитала  первый  абзац,  еще раз перечитала — и застряла. Я поняла, что мне  хочется  произнести  эти  слова  вслух, проговорить, попробовать на вкус, на слух. У меня даже руки задрожали — настолько это были ДРУГИЕ слова, я наслаждалась их мелодией. Не могла оторваться от книги, все время возвращалась, перечитывала.

 

 

—  Самая  любимая — это «Адель» в «Летучей  мыши».  Для  меня  нет  спектакля  лучше.  Я  несколько  лет  играла  в этом  спектакле  Розалинду.  И  поначалу не  понимала,  почему,  к  примеру,  Лилия Яковлевна Амарфий с таким удовольствием  играла  Адель.  Ну  как  это,  мне  казалось, Розалинда — главная роль, а Адель? И как я ее сейчас понимаю! Сколько юмора,  сколько  непосредственности,  сколько задора,  юности,  блеска  в  этой  роли!  Вот Розалинда поет, вот тут у нее терцет, здесь дуэт, поет много, очень сложная вокальная партия. И вот выходит Адель: «Виноваты, ах-ха-ха…» И всё — зал взрывается, потому что это действительно любимый публикой шлягер!

Конечно,  еще  очень  многое  хочется спеть,  многое  сделать.  Недавно  я  с  удовольствием  приняла  участие  в  проекте, посвященном 130-летию Имре Кальмана, который  готовился  совместно  с  Венгерским  культурным  центром,  в  нем  участвовали и солисты Будапештского театра оперетты и мюзикла. Хочется заняться и собственными  проектами.  Подготовить творческий  вечер,  сделать  новую  программу  с  живым  оркестром,  показать  ее на  новых  площадках.  В  мире  так  много красивой музыки, которую мало кто слышал и знает. Мне было бы очень интересно этим заниматься.

 

 

— Когда не очень много спектаклей, выход для актера — в антрепризе. Лилия Яковлевна  Амарфий  всегда  была  убеждена — работать  нужно  постоянно.  Но  при  этом уровень  антрепризных  спектаклей  должен быть  очень  высок!  К  сожалению,  сейчас есть  такое  поветрие:  кое-как  отыграть,  собрать деньги, особо не заботясь о качестве. Нет красивых костюмов, нет декораций? Ну и ладно! Со сцены звучит что-то невнятное, в  качестве  декораций — два  стула,  надувной  матрац,  прикрытый  какой-то  неказистой шторкой — всё. Я уверена, что такое отношение  к  зрителю  непозволительно.

А оперетта — это же вообще особый жанр. Зритель  ждет  блеска,  ждет  праздника!  Те антрепризные спектакли, в которых я сейчас играю, готовила сама Лилия Амарфий — и уже это своеобразная гарантия их качества. Это действительно хорошо поставленные спектакли, специально написанные, профессионально адаптированные под  антрепризный  вариант,  с  хорошей  оркестровой музыкой. Лилия Яковлевна с огромным вниманием  относилась  и  к  костюмам,  и  к декорациям,  сформировала  такую  отличную команду, что все, кто участвует в этих спектаклях, знают, что краснеть им не придется. Когда артисты переодеваются к каждому выходу, когда все выглядит блестяще, феерично,  когда  исполнители  вкладывают душу в то, что делают, поют в живую, прекрасно танцуют, не позволяют себе схалтурить, — конечно, зритель, это ценит. Лилия Яковлевна  в  этом  плане  всегда  была  для меня эталоном. Где бы она ни была, как бы ей  тяжело  ни  приходилось,  всегда  очень трепетно относилась к тому, что она делает. Я восхищалась ею и как актрисой, и как женщиной.  Она была убеждена: «Актриса ушла со сцены — вернуться она должна в другом наряде, таков наш жанр».

 

 

— Для меня лучший отдых — это побыть  с  сыном,  прижаться  к  нему.  Артему семь, он сейчас в таком возрасте, когда я ему очень нужна. Люблю ходить с ним в театр, в кино, в музеи. Да просто читать с ним книжки, слушать, как он играет. Он занимается в музыкальной школе, но не потому, что я хочу вырастить из него музыканта, просто мне хочется, чтобы он стал всесторонне образованным  человеком.  Музыка  развивает, и она — огромное счастье. Еще  с  удовольствием  сходила  бы  на хороший  джазовый  концерт,  на  творческие  поэтические  вечера.  В  мире  происходит очень много интересного…

 

Оставьте свой комментарий: