«Главное – научиться слышать себя»

Ее энергии, кажется, хватило бы на троих. Так же как и таланта, идей, чувства юмора. Не зря ее называют «гением общения». А еще «театральной чумой» и «самым модным московским режиссером». Хотя сама она к понятию «модный» относится нейтрально - «все проходит, и это пройдет». Знакомьтесь – театральный режиссер Нина Чусова.

Визитная карточка
Нина Чусова окончила актерский факультет Воронежского театрального института, режиссерский факультет РАТИ (ГИТИС) (курс Л. Хейфеца). Ставила спектакли в «Сатириконе», «Современнике», МХТ и других известных театрах Москвы. Самые известные ее постановки – «Затоваренная бочкотара» В. Аксенова, «Гедда Габлер» Г. Ибсена, «Шинель», «Вий» и «Ревизор» Н. Гоголя, «Имаго» М. Курочкина, «Мамапапасынсобака» и «Америка, часть вторая» Б. Срблянович, «Гроза» А. Островского. Лауреат премий «Московские дебюты», «Чайка», «Гвоздь сезона». Спектакли Нины Чусовой участвовали в международных фестивалях в Мюнхене, в Афинах, в Международном шекспировском фестивале в Крайове (Румыния), в фестивале «Русские сезоны» в Японии. 

- Вы ставите спектакли на разных театральных площадках. Что бывает самым сложным для Вас, когда приходите в новый театр?
- Общение с актерами. В каждом театре совершенно разные артисты, существующие по совершенно разным законам. Очень сложно в первый момент, когда ты еще никого не знаешь, а надо наладить контакт, надо, чтобы тебя понимали, разговаривали с тобой на одном языке. Первая моя задача как режиссера – я должна их заинтересовать, заинтриговать. 
- Налаживание контакта – длительный процесс?
- А тоже очень по-разному. Бывает, что вообще не складывается. Ну вот не идет – и все, как будто стекло стоит между режиссером и артистами. Тогда и спектакль получается без души. Ты же идешь не просто делать постановку – ты идешь общаться с людьми, тогда и возникает взаимообмен. Когда я начинаю делать спектакль, я никогда не знаю, какой будет финал, куда он вырулит. Все знаю, а финал нет. Когда мы репетировал «Грозу», единственное, что я знала, что Чулпан – Катерина должна исчезать куда-то вверх. Но как это будет – не представляла. И не знала, что у Кабанихи была такая же судьба, как у Катерины. И она (Лена Яковлева) у нас в конце произносит тот же монолог, что и Катерина. Что она тоже хотела сорваться и полететь. Не знала я, что так будет. А получилось так. 
- У Вас практически во всех спектаклях есть мистика, присутствует сюр…
- Я вообще люблю работать с неоднозначным, неплоским материалом. У меня у самой мистическое восприятие жизни. Мне кажется, существует много взаимосвязей: сон - явь, сказка - быль… 
- Вы – фаталист?
- Нет. Я считаю, что судьба – это не приговор. Это не плохо, это интересно. То, что нам сверху предначертано, все происходящие с нами коллизии – пусть даже неприятные – если немного поменять угол зрения, то окажется, что и это неплохо. Перешагнув эти неприятности, ты обретаешь что-то другое, новое. Меня долго кидало то в одну сторону, то в другую. То буддизм, то агни-йога. В конце концов я пришла к выводу, что вообще не важно, как это будут называться. В любом храме – буддистском или православном, не важно - я чувствую себя своей. Я ощущаю, что за всеми моими поступками, за всем, что я делаю, стоит кто-то сверху, что меня «ведут» по жизни. Ведут к чему-то очень важному, что мне еще предстоит сделать, готовят меня к этому постепенно. 
- У Вас есть тот тонкий нерв, что позволяет многое чувствовать на уровне ощущений?
- Мне кажется, что я и живу только благодаря интуиции. Потому что рациональный подход к жизни – это не мое. Иногда это большой минус, потому что я не могу наладить отношения с бытовой стороной жизни никаким образом. Но интуитивно я совершаю какие-то поступки, которые, как потом оказывается, и были совершенно правильными. Я еще учусь, не могу в полную силу слышать этот внутренний голос. Если научиться слышать себя - а это самое главное в жизни - то ты поймешь, какие перед тобой открываются двери, какие просторы! В творчестве это просто необходимо – слышать себя. 
- Среди Вашего окружения есть люди, которые обладают этим даром?
- Мне кажется, что среди актеров пример сильно развитой интуиции, очень чуткого отношения к жизни – это Чулпан Хаматова. Для меня это просто образец сверхтонкого мироощущения. Она чувствует даже не жизнь, а нерв жизни, нерв времени, в котором она существует. И поэтому что бы она ни играла - будь то современная роль, или какая-то то классическая, это всегда будет исполнено с тем нервом, который соответствует сегодняшнему времени. Это, на мой взгляд, дорогого стоит. Потому что это не перемена масок, а озвучание вот этого времени, этой струны. Это огромный талант. 
- Ваш спектакль «Мамапапасынсобака», поставленный в «Современнике» - о том, что все взрослые все-таки остаются детьми, нуждающимися в любви, ласке, заботе. А когда этого не понимаешь – происходят страшные вещи… Почему возникла мысль привлечь к участию одних женщин?
- Абсолютно правильно. А почему только женщины… Мне кажется, что женщина изначально ближе к ребенку. Она девять месяцев вынашивает ребенка, рожает. Но даже после рождения ее связь с ребенком не прекращается в течение всей жизни. Быть с ребенком и быть ребенком – это чисто женская мечта. 
- А мужчины, на Ваш взгляд, лишены этого чувства?
- Мужчины – до старости дети. Но в отличие от женщин, они, наоборот, стараются скрыть эту «детскость», дистанцироваться от нее. А у детей и у женщин жажда любви– на первом месте. У меня у самой двое детей – сыну Даниилу три месяца и дочке Алине полтора года.
- Из Вас получилась хорошая мама?
- Сложно сказать. Я испытываю постоянные угрызения совести из-за того, что мало бываю с детьми. Стараюсь выделять выходной хотя бы раз в неделю, чтобы в этот день никуда не уходить, быть только с детьми. Но этого мало, мало, мало. Это такое счастье - видеть, как они растут, что с ними происходит – как они начинают ходить, говорить. До определенного возраста я думала, что дети и карьера – вещи несовместимые. Но инстинкт все равно берет верх. И я подумала – ну почему я должна его подавлять? А потом врач сказал мне – это же не болезнь, ты можешь делать все, что ты хочешь. Хочешь летать, как раньше – летай. Просто прими свое состояние как радость - вот и все. Мне так понравилась эта идея! Я ее приняла и решила - это прекрасно, что во мне теперь не одно творческое начало, а два. Хотя мне не важно, будут ли они одаренными, чем они станут заниматься – лишь бы они были счастливыми. 
- А что такое, по Вашему, «быть счастливым»?
- Это когда ты на своем месте, когда делаешь то, что тебе нравится, когда не думаешь, как бы вырвать успех любыми средствами. Нет, все должно быть в кайф. Конечно, никто не застрахован от неудач, от разных перепетий, и пусть они будут – на то она и жизнь, чтобы были в ней перемены. Счастье – оно внутри нас. Пусть у человека нет золотых гор, мега-дач, супер-яхт, сверх-признания, но он счастливый. Я знаю таких людей. Да, сложности есть, но присутствует внутренняя гармония.
- Вы, наверное, и сейчас внутри ощущаете себя ребенком?
- Да. Мало того, я стараюсь взращивать это в себе. И я считаю, это здорово – совершать детские поступки, время от время вести себя как ребенок, «включать» в себе этого «внутреннего ребенка». Взрослому человеку часто неловко, неудобно признаться в собственном незнании каких-то вещей. А я не боюсь говорить, что я чего-то не знаю. Это, если вдуматься, очень легко сказать – ну не знаю я этого! Тебе объяснят – вот и все. А мы иногда так боимся чему-то открыто удивиться. В театре многие сейчас зациклены на «имиджевости» и «медийности». Если ты «медийное лицо» - ты должен себя вести вот так и отвечать вот эдак. Но это так утомительно! Запутываешься в этом во всем – как себя вести, что говорить. Маска прирастает к тебе. Я тоже одно время повелась на это – да, надо держать марку. А потом поняла, что самая прелесть – это отсутствие имиджа. Только так ты видишь мир таким, какой он есть, ты видишь чужие маски, способен различать, где подлинное чувство, а где фальшь. Чем проще живешь – тем лучше. Как только ты пытаешься подстроиться подо что-то, выстроить себе имидж – сразу все усложняется. Я хочу сохранить чистым свое восприятие мира. Хочу чувствовать мир, его красоту, его проблемы. Мы живем во время суеты, во время бизнеса. И у нас, взрослых, все меньше времени на детей. Они сами себя воспитывают. С детства окружены мобильными телефонами, телевизорами, компьютерами. А вещи не заменят нормального человеческого общения. Я хочу, чтобы все об этом задумались. Все мое творчество – об этом. Эти проблемы волнуют меня как личные.
- А если Вас обидели, разозлили - как «выпускаете пар»?
- Если я буду зацикливаться на том, что меня кто-то обидел, или случилась творческая неудача… Ну не получилось в этот раз – и что мне теперь? Ну я ж не завтра умираю? Будет и удача. Вся жизнь – это эксперимент. Если есть обида, я признаюсь себе – да, мне плохо, меня обидели. Можно опуститься в эту обиду полностью, переплакать - и выплеснуть. Наступает момент – раз, и все это проходит. Зато неудача переплавляется в какие-то мысли, идеи. Ты что-то осознал, на что-то взглянул по-новому, многое понял. Доказывать, что ты хороший, вязнуть в этом, лелеять свое эго - глупо. Для меня какие-то творческие неудачи показали, например, что нельзя идти на компромисс с собой. Сейчас я стараюсь делать только то, что я хочу. Я не соглашаюсь ни на какие проекты, если считаю, что это не мое, даже если мне сулят за них кучи денег. Раз душа не лежит – лучше отказаться, не делать. У меня был выбор – либо ехать в Новосибирск ставить «Женитьбу», либо снимать комедийный сериал в Москве. Сериал – это гораздо большие деньги. Но душа не лежит. А «Женитьбу» хотелось. И я решила – поеду. Уговорила всех домашних: мужа, маму, взяли с собой Алину. Поехали всей семьей. Муж был режиссером по пластике. Получился такой прекрасный спектакль, такая отдушина – и для артистов, и для меня. Там же родилась мысль поставить «Крошку Цахеса». 
- А из чего возникла идея ставить сказки Гофмана?
- Не знаю, не могу объяснить. Хочется сделать театральную буффонаду, чтобы зритель и смеялся, и плакал. А в конце поставить очень печальную точку. Буффонада – это наша жизнь, мы все здесь ряженые. «Цахес» – очень многоплановая вещь, в ней много пластов, которые хочется развивать, развивать, вытягивать что-то неожиданное…Спектакль «Вий», который я поставила на сцене театра имени Пушкина тоже и страшный, и смешной. Я всегда стараюсь это совместить. Смех для меня - это такой расслабляющий момент. Он обезоруживает человека, делает его более восприимчивым. «Вий» - о том, что смерти нет. Твое учение не заканчивается со смертью, ты перепрыгиваешь через этот мир и начинаешь новый этап. 
- Как-то у вас все очень оптимистично…
- На самом деле я говорю, что все будет хорошо именно потому, что сейчас все плохо.
- Но все будет хорошо?
- Да! Мы победим!

Ирина Овечкина