"Счастье найдешь всюду…"

 После подавления восстания декабристов на Сенатской площади в Петербурге 14 декабря 1825 года по следствию прошло более 600 человек. В Сибирь на каторжные работы, поселение и гарнизонную службу были отправлены 124 человека, среди них восемь князей, один граф и четыре барона. По приговору Верховного уголовного суда и с разрешения церкви жены осужденных получали свободу от брачных отношений. Специальным указом "родственникам, детям благородного звания и другим лицам" отправляться в Сибирь к сосланным не дозволялось, но жены имели право добиваться разрешения последовать за своими мужьями.
 

«Потеряв чины и богатства» 
До восстания были женаты 24 декабриста. Одиннадцать женщин - девять жен и две невесты-француженки  Полина Гебль и Камилла Ле-Дантю в полной мере разделили с любимыми мужчинами участь сибирской ссылки. 
Первой из жен "государственных преступников" с просьбой о разрешении последовать за мужем в изгнание обратилась к Николаю I княгиня Екатерина Трубецкая. Еще в 1826 году она писала: "Чувство любви к другу заставляло меня с величайшим нетерпением желать соединиться с ним". 
"Высочайшее позволение" было получено, несмотря на то, что "Его величество не одобрял следования молодых жен за мужьями, - писала в своих "Записках" кн. Мария Волконская, - этим возбуждалось слишком много участия к бедным сосланным. Так как последним было запрещено писать родственникам, то надеялись, что этих несчастных скоро забудут в России, между тем как нам, женам, невозможно было запретить писать и тем самым поддерживать родственные отношения. Иркутскому губернатору И.Б. Цейдлеру было дано особое указание: "Употребить всевозможные внушения и убеждения... к обратному отъезду в Россию". Был выработан целый список запретов и условий, соглашаясь с которым жены добровольно принимали жестокое наказание за совершаемый ими гражданский акт любви, милосердия и мужества. Вот основные требования, утвержденные царем и приобретшие силу закона: 
"1. Жена <…> потеряет прежнее звание, то есть будет признаваема как жена ссыльнокаторжного, и с тем вместе принимает всё, что такое состояние может иметь тягостного, ибо даже начальство не в состоянии будет защищать её от <…> оскорблений людей самого развратного класса, <…>оскорбления эти могут быть даже насильственные. <…> 
2. Дети, которые приживутся в Сибири, поступят в коренные заводские крестьяне. 
3. Ни денежных сумм, ни вещей, привезённых с собою, взять не дозволено. <…> 
4. Отъездом <…> уничтожается право на крепостных людей, с ними прибывших. <…>. 

Самым тяжелым для женщин был запрет взять с собой детей. До Сибири детей не было только у Трубецкой и Нарышкиной (ее единственная дочь умерла младенцем). Остальные должны были расстаться (возможно, навсегда) со своими детьми. Многие осуждали декабристских жен за "предпочтение" мужей детям. Но они рассуждали, что оставляют своих детей в сытости и довольстве на попечение любящих родственников, тогда как их мужья терпят лишения и страдания без всякой помощи и поддержки. 
Вслед за Трубецкой в далекий путь отправились Волконская, Александра Муравьева, Елизавета Нарышкина, Наталья Фонвизина, Александра Давыдова, Полина Гебль (в замужестве Анненкова), Анна Розен, Мария Юшневская, Камилла Ле-Дантю (в замужестве Ивашева) и Александра Ентальцева. 
Прасковья Муравьева, урожденная княжна Шаховская, также последовала за своим мужем в Сибирь с четырехлетней дочерью. Но декабрист, основатель «Союза спасения» А.Н. Муравьев был приговорен к ссылке без лишения чинов и дворянства, в 1827 году ему было разрешено вступить в гражданскую службу. Пользуясь положением мужа, Прасковья Михайловна оказывала помощь женам декабристов, ехавшим в Читу и Петровский завод. 
Подписав поставленные условия, дамы были подвергнуты унизительным досмотрам привезенного имущества. Наиболее ценные вещи и деньги изымались в губернское казначейство, и пользоваться ими можно было только с разрешения начальства. Кроме того, декабристки должны были ежемесячно отчитываться о собственных расходах перед комендантом Нерчинского комендантского управления С.Р. Лепарским. Он был вправе задерживать суммы, присылаемые им родственниками. 
«Обретая душевный покой…» 
Бытовые трудности были для женщин ничто в сравнении с моральными страданиями. Около трех лет их супруги носили кандалы. Декабристки "видели своих мужей за работою в подземелье, под властью грубого и дерзкого начальства". По рапортам лекаря Благодатского рудника, "Трубецкой страдает болью горла и кровохарканием. Волконский слаб грудью. Давыдов слаб грудью, и у него открываются раны". Свидания с мужьями разрешались по часу два раза в неделю в присутствии дежурного офицера. 
Говорить можно было только на русском языке, а в XIX веке для аристократов домашним языком был французский, поэтому барышни все время сбивались на более привычную речь. Офицеры кричали на них, один из них однажды даже ударил Александру Муравьеву. 
Сложнее всего было Полине Анненковой (Гебль), которая приехала в Сибирь, не зная ни слова по-русски. Но она не унывала сама и поддерживала своих подруг. До ее приезда бывшим великосветским дамам было нелегко выживать в "сибирских пустынях". Полина, будучи простого происхождения, многому их научила. Приходилось самим колоть дрова, топить печи, готовить еду, штопать одежду нитками из сушеных рыбьих кишок, лечиться непривычными способами и даже бороться с несметным количеством клопов. 
Но и в таких условиях они находили возможность для радости. Как пишет Мария Волконская: "… счастье найдешь всюду, при любых условиях; оно зависит прежде всего от нашей совести; когда выполняешь свой долг и выполняешь его с радостью, то обретаешь душевный покой". 
Поначалу в Нерчинске и в Чите декабристки селились в крестьянских избах недалеко от тюрем. Постепенно стали обзаводиться и собственными домами, образуя целую "дамскую" улицу. Вместе им легче было переносить невзгоды, поэтому они сразу подружились и разменялись прозвищами. Нарышкину звали Лизхен, Трубецкую – Каташей, Фонвизину – Визинькой, Муравьеву – Мурашкой или Сашази... 
Как счастья добивались они разрешения жить в тюремных камерах мужей. Получив такую возможность только в Петровском заводе, всячески старались украсить жизнь супругов. В воспоминаниях Волконской находим: "Каждая из нас устроила свою тюрьму по возможности лучше; в нашем номере я обтянула стены шелковой материей (мои бывшие занавеси, присланные из Петербурга). У меня было пианино, шкаф с книгами, два диванчика, словом, было почти что нарядно". 
Барышни не только заботились об уюте, но и тщательно следили за своим внешним видом. Как пишет декабрист Иван Якушкин: "Дамы, жившие в казематах…, всякое утро, какая бы ни была погода, отправлялись в свои дома, чтобы освежиться и привести все нужное в порядок. Больно было видеть их, когда они в непогодь или трескучие морозы отправлялись домой или возвращались в казематы". 
Первые дети стали появляться еще в Чите, где декабристы отбывали каторгу после Благодатского рудника. Там появилось "четверо премилых существ, при виде которых исчезала усталость, улучшалось настроение". 
Молодые женщины учились понимать и принимать "всю ценность жизни", несмотря ни что: в Сибири у них рождалось много детей, но большая часть из них умирала. Так, Анненкова родила восемнадцать детей, двенадцать из которых умерло, у Волконской из четырех детей двое умерло, у Трубецкой из семи детей трое умерли. Переживая гибель малышей, Екатерина Ивановна говорила: "Если бы мы по-настоящему любили своих детей, мы бы не тосковали, когда они умирают, а радовались, что они уходят к Творцу чистыми и безгрешными. Но мы, увы, слишком несовершенны и маловерны, и потому страдаем и плачем…".
«Как один счастливый миг» 
Дамы стали "ангелами-хранителями" не только для своих мужей, но и для всех декабристов, отбывавших наказание в Сибири. Они заботились о "материальных средствах к существованию" и о "моральной пище для духовной жизни". Соединили родственников и друзей, взяв на себя нелегкий труд по переписке. Каждой приходилось писать по 10 - 20, а то и по 30 писем в неделю, и это были большие обстоятельные «эпистолы». 
Как вспоминает Евгений Оболенский: «С их прибытием и связь наша с родными и близкими сердцу получила то начало, которое потом уже не прекращалось, по их родственной почтительности доставлять и родным нашим те известия, которые могли их утешить при совершенной неизвестности о нашей участи». Он же рассказывает о значении декабристок в жизни каторжан: «Прибытие этих женщин, русских по сердцу, высоких по характеру, благодетельно подействовало на нас всех; с их прибытием у нас составилась семья. Общие чувства обратились к ним, и их первою заботой были мы же: своими руками шили они нам то, что им казалось необходимым для каждого из нас; остальное покупалось ими в лавках; одним словом, то, что сердце женское угадывает по инстинкту любви, этого источника всего высокого, было ими угадано и исполнено... Как исчислить всё то, чем мы обязаны в продолжение стольких лет, которые ими были посвящены попечению о своих мужьях, а вместе с ними об нас? Как не вспомнить и импровизированные блюда, которые приносились нам в нашу казарму…, в которых их теоретическое знание кухонного искусства было подчинено совершенному неведению применения теории к практике? Но мы были в восторге, и нам всё казалось таким вкусным, что едва ли хлеб, недопечённый рукою княгини Трубецкой, не показался бы нам вкуснее лучшего произведения первого петербургского булочника».
А вот как пишет о них декабрист А.И. Одоевский: 
Вдруг ангелы с лазури низлетели, 
С отрадою к страдальцам той страны, 
Но прежде свой небесный дух одели 
В прозрачные густые пелены. 
И каждый день садились у ограды, 
И сквозь неё небесные уста 
Точили им по капле мёд отрады. 
С тех пор лились в темнице дни, лета… 
В затворниках печали все уснули, 
Но лишь они страшились одного, 
Чтоб ангелы на небо не вспорхнули, 
Не сбросили покрова своего…

После выхода на поселение супруги декабристов делали много добрых дел для местных жителей. Дома Трубецких и Волконских в Иркутске притягивали самых разных людей. Екатерина, будучи добросердечным, набожным человеком, курировала Знаменский женский монастырь, дом ее всегда был полон странниками, богомольцами, калеками, нищими. Кроме своих детей, у нее было семеро воспитанников. 
Дом Волконских стал центром культуры города. Особой популярностью пользовался салон Марии Николаевны. В него стремились попасть не только жители Иркутска, но и гости, приезжавшие из Европы. Даже генерал-губернатор Восточной Сибири Н.Н. Муравьев-Амурский бывал здесь. 
Одиннадцать героических женщин разделили со своими мужьями все испытания: казематное заключение, нелегкую участь, борьбу с обстоятельствами и людьми. Но, потеряв "чины и богатства", эти великолепные женщины сохранили честь и достоинство, воспитали прекрасных детей и, самое главное, сумели стать по-настоящему счастливыми. Как писала своим родным Камилла Ивашева: "год жизни в тюрьме пролетел для меня, как один счастливый миг". 
Князь С.П. Трубецкой говорил: "Как же я благословляю десницу Божию…, показавшую мне, в чем заключается истинное достоинство человека и цель человеческой жизни, а между тем наградившую меня и на земном поприще ни с каким другим не сравненным счастьем семейной жизни…". 

Ирина ГЛАДКИХ

 

Оставьте свой комментарий:

Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
Чтоб оставить комментарий Вам необходимо авторизоваться или зарегистрироваться.